2019 год в России объявлен годом Театра, поэтому наш рассказ о талантливом актере и замечательном человеке, Лауреате двух Сталинских премий, народном артисте РСФСР Иване Дмитриевиче Воронове. Он уроженец нашей Балашихинской земли. В архиве РАМТ (Российского академического молодежного театра)  хранится личное дело Воронова Ивана Дмитриевича.  В одном из документов упоминается дата и место рождения артиста: «19 января 1915 года Село Новый Милет Московской области». Это была большая крестьянская семья, где кроме него, росло еще шестеро детей. Сыновья Вороновы, а их было трое, работали на земле, пока не приходило время, и отец не отпускал их учиться. Старший Ефим стал известным юристом по уголовным делам, младший – Дмитрий- химиком. Иван  в шестнадцать лет поступил в Фабрично-заводское училище, и получил две специальности: электрика и слесаря- инструментальщика. Всю жизнь, даже будучи уже народным артистом, он не боялся работы по дому- красил, мастерил, чинил. И напряжение в электропатроне «измерял» профессионально- пальцем!

Первые шаги в искусстве

Заниматься в самодеятельности Иван Дмитриевич начал еще в училище. Ему это так нравилось, что местный педагог посоветовал заняться театром серьезно. Воронов решил попробовать и подал в училище Мейерхольда заявление, в котором так и написал: «Желаю служить искусству». На удивление поступил легко. Учился студент очень хорошо, и Мейерхольд, видя неудержимое рвение и старания своего ученика к искусству, до окончания последнего курса включил его в основную труппу своего театра. Но актёрского будущего в театре Мейерхольда у Воронова не сложилось. Театр вскоре был закрыт.  И Воронов поступил на службу в Театр юного зрителя. В начале  Великой Отечественной войны Иван Воронов был в составе Фронтового Комсомольско-молодежного театра при ВТО (Всероссийском театральном обществе). Он вспоминал: «Июньский день. Парк Сокольники, дневной спектакль «Том Кенти». И вдруг эта страшная весть. Жизнь раскололась на две части, ту, которая прожита и ту, которая впереди. Для каждого из нас война связана со своими воспоминаниями, с тем конкретным делом, которым пришлось заниматься в те трудные годы изо дня в день. Она была долгой, эта война…». Для молодых артистов были конкурсные испытания, чтобы поступить в Четвертый фронтовой Комсомольско-молодежный театр. Актеры рвались на фронт, они тоже хотели сражаться и своим искусством помогать нашим бойцам  в это трудное время.

«А потом дороги, дороги…»

С фронтовым  театром связано многое в биографии артиста. «Память хранит воспоминания, даты, фамилии, названия городов, которые вошли в нас жгучей болью и остались в сердце навсегда. Память сердца вечна. И каждый год в день Победы собираются фронтовики на Красной площади и повторяют друг другу: «А помнишь?..», - писал  позднее Воронов. «Наш театр прошел долгий путь от Мурманска до Болгарии. Разве можно когда-нибудь забыть выступления на передовых, в землянках, спектакли на импровизированных сцена-кузовах сдвинутых грузовиков, гул самолетов и крики: «Воздух, ложись!», - вспоминал Иван Дмитриевич. Был интересный случай в военной жизни Воронова, когда под Мурманском в доме офицеров актеры театра играли пьесу И. Штока «Осада Лейдена». В зале было полно народу: летчики, механики обслуживающий персонал. И вдруг- воздушная тревога, все зрители сразу вскочили с мест. И тут по пьесе Воронову нужно говорить такие слова: «Эй, вы, испанские собаки, мы скорее себе отрубим левую руку, сохранив правую, чтобы защитить наших жен и детей». После этой реплики  зрители уже не ушли из зала. Спектакль был сыгран до конца. Каким заблуждением, считал актер, оказалось в дни войны старинное изречение: «Когда гремят пушки, музы молчат». Музы не молчали, они говорили, и, наверное, громче, чем в мирное время. Иван Дмитриевич воспоминал, что их театр дал несчитанное количество концертов и спектаклей на передовых линиях фронта.  Их ждали солдаты всем сердцем и всей душой, остро воспринимали со сцены каждое сказанное слово, хорошую песню, хорошие стихи. Поэтому может быть самой дорогой для Воронова осталась роль Сергея Луконина в пьесе К. Симонова «Парень из нашего города». «…Когда мы играли этот спектакль перед солдатами, которым предстояла атака, после его окончания поднялся высоченный парень и громко сказал: «Ну, теперь задам же я фрицам!». У меня тогда было чувство особой удовлетворенности, которая наступает после хорошо сделанной работы», - писал Воронов. -  Мы, артисты, выполняли свою работу, и, может быть, тогда со всей отчётливостью понимали, какая великая ответственность лежит на нас. Мы не имели права играть плохо, не имели права играть средненькие пьесы. Мы понимали, что люди, которым через день, час, минуту предстояло идти в бой, заслуживают только самого прекрасного, взволнованного, честного, идущего от сердца слова. Жизнь многих из них оборвалась на полуслове. Они взрослели и мужали не в стенах института, не в мирном чередовании дней, несущих радости и заботы. Они приобретали опыт и стойкость духа в сражениях…»

Любимый ЦДТ

В 1944 году Фронтовой театр расформировали, и Иван Дмитриевич вернулся в Москву. Его направили в Центральный детский театр. В этом театре Воронов будет играть до последних дней. Больше пятидесяти лет Иван Воронов работал в детских театрах. И все - для «идеального зрителя», так называл Иван Дмитриевич зрителей ЦДТ. Артиста часто можно было видеть с детьми в фойе театра, в школах, просто на улице. Даже в Мадриде, куда Воронов был направлен в составе делегации, ему каким-то образом удавалось найти контакт с испанскими детьми. Беседа велась весело и живо. Таких «рыцарей» детского театра, увы, осталось немного. Воронов с театром ездил на целину, участвовал в зрительских конференциях. Он был человеком открытым,  не воспринимал полутона, не терпел середины, возможно, сказывалась школа Мейерхольда. Если работал с хорошим режиссером, сразу влюблялся в него, как, например, в Анатолия Эфроса. Умение дружить была одной из отличительных черт характера Ивана Дмитриевича. В театре не часто заводят дружбу. Но и настоящий друг все же был – это артист Матвей Семенович Нейман. Их семьи долго жили в одной коммунальной квартире, и дружба связывала их многие годы. Часто ругались, тут же мирились, одним словом, были друзьями не разлей вода.
За кулисами жизнь была интереснее, особенно, когда играли спектакль «Борис Годунов» в постановке Эфроса. Войдя в коридор грим-уборных, можно было увидеть поразительную картину: возле каждой двери висели боярские шубы, стояли высокие шапки, кафтаны, золотые и красные сафьяновые сапоги… Сохранилась фотография из семейного архива актера, на которой Иван Дмитриевич в полном царском облачении, в шапке Мономаха сидит в уголке возле окна и весело разговаривает по телефону.  Спектакль «Борис Годунов» был выдающимся, как и работа в нем Воронова. Лев Дуров, исполнявший роль царевича Федора в этом спектакле, любил рассказывать историю с репетиции. У них никак не получалась сцена прощания Бориса с сыном. Эфрос считал, что наставления, которые Борис перед смертью дает сыну, совсем не наставления будущему царю, а что-то другое, отцовское. Тогда Дуров предложил попробовать эту сцену сыграть так: «… мы договорились с Вороновым встретиться до репетиции, кое-что попробовать и показать Эфросу… Иван Дмитриевич представит по-настоящему, мобилизовав всю свою фантазию, что он действительно умирает, настроится на это. А я представлю, что это умирает мой отец… Такая уж профессия, приходится подкладывать и самое страшное. Сговорились. Пришел Эфрос… Мы переглянулись и начали сцену. Я вбежал в кабинет и увидел бледного Воронова в кресле. Губы у него тряслись. Он открыл глаза, в них была жуткая боль – «Умираю, обнимемся». Я бросился к нему и зарыдал. Стал гладить его лицо, встряхивать, отгоняя оцепенение. У Воронова по щекам потекли слезы. Из кресла он сполз на пол, а я лежал, уткнувшись в его колени и рыдал. И вдруг речь Воронова стала сбивчивой, а затем началось просто бормотание. Я посмотрел на царя-батюшку и перестал играть. Лицо у него было белым, как простыня, вокруг рта обозначился черный клин, глаза закатились. Он умирал. Эфрос бросился к телефону и стал вызывать «неотложку». А я выскочил в фойе и стал орать: «У кого есть что-нибудь от смерти?!». Воронов потерял сознание и лежал на стульях, куда его перенесли. Что-то ему дали или влили, я не помню, но он открыл глаза и сел. «Вы с ума сошли, – говорил бледный Эфрос, – да разве так можно, это же театр, а не… Это ужасно. И хоть этот случай был действительно ужасным и мало походил на искусство, но на нем я понял возможности актера. А Воронов потом мне часто с гордостью говорил: «Ну, как мы с тобой тогда! Пусть кто-нибудь попробует! А мы посмотрим!».

Особая природа актера

Иван Дмитриевич Воронов был женат и имел двух сыновей – Юлия и Никиту.  Юлий не связал свою жизнь с театром, хотя и работал много лет администратором в театре Натальи Сац. А Никита, еще с раннего детства, сразу в театре стал своим. Навсегда запомнился Никите особый запах кулис, запах грима, костюмов, бород и париков… Скоро в ЦДТ не было ни одного спектакля, который бы Никита не посмотрел. Раз пятнадцать  видел «Тома Сойера» в постановке Анны Некрасовой. В этом спектакле Никита боялся… отца. Тот играл Индейца Джо и вел себя просто ужасно. Особенно, когда в сцене раскапывания могилы, Индеец Джо варварски убивал Доктора огромным индейским ножом. Потом за кулисами Никита долго разглядывал этот нож, пытаясь понять, как им вообще можно кого-то убить.  Актерское перевоплощение у Ивана Дмитриевича было развито великолепно. Сын Никита в школьном возрасте иногда просил развлечь их с друзьями: «Пап, заплачь!». Тот похлопает глазами, и вот тебе, слезы ручьем… О роли он думал постоянно. И дома работа всегда шла, Воронов мог повторять текст, обращаясь за советом к близким, и ему абсолютно не мешала домашняя суета. Часа за три до спектакля он менялся, уже начинал входить в роль. «Гримировал его старый гример Михаил Иванович, прошедший танкистом всю войну от Москвы до Берлина. С этим человеком отец любил разговаривать, мог с ним советоваться насчет роли», - вспоминал Никита. Наверное, эта жизненная сила и позволяла Ивану Дмитриевичу успевать везде. Он очень любил свой театр и всегда боялся, что что-то в нем может пойти не так, участвовал в его внутренней жизни, состоял в театральном худсовете. Его интерес к детскому театру выливался и за пределы ЦДТ – он публиковался в журнале «Театральная жизнь», входил в редколлегию журнала и был членом исполкома Всемирной организации театров для детей и молодежи (АССИТЕЖ).  И при этом  у Воронова хватало времени на дом и семью. «Он знал, что утром надо встать и сходить на рынок. Он это любил, и умел торговаться. Случись с кем-нибудь болезнь или несчастье, поднимал всех «на уши» и неизменно был рядом», -  вспоминал о своем отце его сын Никита Иванович Воронов. Своего младшего сына Никиту Иван Дмитриевич не принуждал к театру, но ему было приятно, что сын с ним. Был любопытный случай, когда, уезжая в Киев на кинопробы, за десять минут до отхода поезда он спросил провожающего его Никиту: «Хочешь со мной?». А получив согласие, мгновенно умчался, вернулся с билетом и увез мальчика с собой – вот так, без вещей, в коротких штанишках и сандалиях. И это была одна из их незабываемых поездок».  Никита вырос и начал писать пьесы, он встретился с отцом на родной для обоих сцене ЦДТ. Их первое соприкосновение как драматурга и актера произошло в спектакле «Следствие», который поставил Сергей Розов. Иван Воронов исполнял в нем роль директора школы – небольшую, но чрезвычайно важную во всей развернувшейся истории. В актерской судьбе Ивана Воронова благодаря Никите Ивановичу появятся роли в замечательных спектаклях РАМТа - «Отверженные» и «Маленький лорд Фаунтлерой».
Вместе с Центральным Детским театром И.Д.Воронов  часто бывал на гастролях за рубежом, много снимался в кино и на телевидении. «Когда он был совсем стар и совсем болен, – вспоминает Никита Воронов, – он часто сидел на диване с закрытыми глазами и фактически умирал. Он очень плохо ходил после инсульта, передвигался, держась за притолоку. Но вот подходит время идти на спектакль – и наш дед идет в ванную, бреется, надевает чистую рубашку, галстук, у него вдруг меняется осанка, выпрямляется спина. Он выходит из дома, идет к троллейбусной остановке с полным достоинством сильного человека. Вечером я встречал его после спектакля, он приходил с цветами, усталый, счастливый, ужинал, садился на диван, вспоминал о спектакле, рассказывал, как он прошел. Постепенно азарт уходил, и его опять вытесняли старость и болезнь. И до следующего спектакля он снова сидел… Когда после операции он уже не мог играть, это, наверное, для него было самое тяжкое…».

«…Я понимаю, чтобы быть актером, должна быть в человеке какая-то особая природа, искра божия. Она-то в нем и вспыхивает. Раз вышел играть – вот тебе искра! Пользуйся! Твое – пока ты на сцене», - говорил Воронов об актерской профессии.  Иван Дмитриевич Воронов скончался 6 августа 2004 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

 
Наталья Пижевская, научный сотрудник
МБУК «Краеведческий музей г. Железнодорожного»